АЙЗЕК ОСВАЛЬД ДИКИНСОНisaac oswald dickinson

отец: оливер дикинсон
мать: шеннон дикинсон (в девичестве — мур)
дата основания проекта «watchdog»: ноябрь, 2527 г.

«Есть ли что-то более странное чем память? В лучшие дни она может напомнить, как ты опускаешься на банкетку, к публике спиной: она обволакивает ощущением поддержки, позволяя вспомнить, как зал погружается в тишину. Вырезает в сознании те детали, которые раньше казались бессмысленными и неважными. Она рассказывает о том, как публика затаивает дыхание, сопровождая взглядами каждое движение пальцев. А в худшие дни услужливо подсказывает, как выглядела больничная койка и рука матери, безвольно лежащая на простынях».

«Рано или поздно приходится признать: угодить своим собственным родителям порой труднее, чем посторонним людям. Но у Айзека — получается. Он улыбается отцу, зная, что заслужил каждую похвалу из его уст. И оберегает мать, решительно соблюдая то, что не способна блюсти она сама: он приносит ей лекарства, когда она больна и каждый день навещает её на работе. Айзек заботится о своих родителях так скрупулёзно и самоотверженно, что у него не остаётся времени на то, чтобы посещать вечеринки школьных знакомых. И хоть большинство считает его снобом — пусть. Никто из тех, кто хоть раз пытался разбить вдребезги его броню, так и не добился успеха. И броня с годами стала крепче».

«Что-то из этого запоминается навсегда: потёртые корешки старых книг и библиотека, немного пахнущая пылью. Ноты, заедающие в голове как пластинка из тех далёких годов, что были отняты у человечества океаном. Первое прикосновение к клавишам отцовского фортепиано и робкий высокий звук, отдающийся в ушах громче воя толщи солёной воды на большой глубине. Помнится всё понемногу, чтобы потом — напомнить о себе. Айзек трепетно любит это: тишину и ноты, книжные шкафы, возвышающиеся над головой. Иногда он и сам берётся за чистые листы, пренебрегая удобством голографической клавиатуры. Когда-то он мечтал стать писателем, но — не теперь».

«Тёмные волосы, белая кожа и пронзительные голубые глаза — от обоих своих родителей Айзек унаследовал лучшие их черты. Никто не знает и никогда не знал, какую он слушает музыку, когда не играет за фортепиано Бетховена, Чайковского и Грига; какие типы девушек ему нравятся; какую еду он предпочитает. Никто не знает, что прячется за стерильной белой оболочкой, такой же слепящей, как выразительная белизна чистого холста. То немногое, что известно об Айзеке, всегда лежит где-то на поверхности: идеальные манеры и бесконечная доброжелательность, без единого намёка на издевку. О нём известно то, что он всегда выполняет работу, за которую берётся и выполняет её хорошо. Чисто, спокойно и собрано. Он не кричит, не волнуется, не нервничает: иногда окружающим кажется, что он вовсе не испытывает никаких чувств».

«А потом всё меняется. Это в порядке вещей — Айзек знает наверняка. И он учится жить иначе, как учатся жить люди со сломанными руками в ожидании часа, когда они снова смогут пользоваться ими, как делали это раньше. Но Айзек не настолько наивен, чтобы верить в то, что прежние времена когда-нибудь вернутся. Он говорит, что его мать живёт в резервации. Поэтому он занимает пост куратора. Поэтому он выполняет ту работу, за которую не взялся бы, сложись обстоятельства иначе. Но никто не спрашивает, зачем он приходит в окружную больницу. Раз в неделю он посещает палату — единственную занятую палату на последнем этаже: оттуда открывается вид на резервацию. И он подолгу молчит, сжимая ладонь матери в своих бледных холодных пальцах. Айзек думает о том, что каким бы крепким ни был её бесконечный сон, мама должна чувствовать его присутствие и пульсация той жизни, что она сама создала когда-то — сильнее любых слов».

«Когда это происходит с матерью, они с отцом почему-то не становятся ближе. Айзек никогда не заговаривает о случившемся, а отец вовсе избегает этой темы, с пугающей яростью создавая видимость идеальных отношений. Идеальной семьи. И Айзек подыгрывает ему, ощущая, как давит на его плечи груз чужих ожиданий и возложенной на него ответственности. Отец по-прежнему поощряет все его успехи. И это правильно: не имеет значения, что он — глава департамента полиции, Айзек всё равно достигает всего сам. Но он не железный. Личный врач Айзека знает, что хотя бы раз в неделю у него случается непродолжительное кровотечение. И это тоже нормально — для человека, внутри которого нет ни единого импланта. Каждый день Айзека начинается с приёма препаратов: ровно две таблетки Амфиазина, один укол «эфира» и ещё несколько таблеток для стабилизации давления. Он пьёт специальные витамины для укрепления костей, заменяя ими те регуляторы, какими располагают другие люди. Это немного роднит Айзека с псиониками: немного, потому что это — его осознанный выбор».

«Управление департаментом — не семейный бизнес. Его невозможно унаследовать, но Айзек, словно заведённый, преодолевает ступеньки карьерной лестницы так легко, что это неизменно вызывает зависть у всех, кого он оставляет позади. Говорят, что когда-нибудь он сместит с поста своего отца: ведь в настоящем порой получает приказы напрямую от Хранителя. Он говорит, что не гонится за местом повыше, потому что любит свой проект и свою работу».

* — в тексте использованы цитаты Шекспира и Дарёны Хэйл.

Айзек не имеет никаких имплантов, поэтому его физические возможности сильно ограничены. Но даже так, он остаётся полезной боевой единицей департамента полиции. Айзек — один из лучших снайперов, каких знала Атлантида-16, пусть он и не любит использовать свои таланты по назначению.

Для того, чтобы идентификация системой была возможна, Айзек носит устройство, напоминающее часы, позволяющее ему подключаться к базе данных «Посейдона» и любым другим терминалам.